Истории тех людей и их потомков могли бы стать фактурой для написания саги, только российской и не поэтической. Но беда в том, что у этого сказания не может быть полной картины жизни. Одно поколение выбито или умерло. Другое слишком много вынесло и не желает вспоминать о лихой године. А третье, не слышавшее о "черном воронке", не может, да и не хочет понять страха страны, жившей под пятой "кремлевского горца".

Но когда-нибудь кто-то из них заинтересуется этими черными страницами нашей истории и тогда пойдет в архивы и музеи, хранилища исторической памяти народов. И об этом - беседа с главным хранителем областного краеведческого музея Кирой ЧЕРПАКОВОЙ.

- Думаю, далеко не все знают, что 30 октября - День памяти жертв политических репрессий. А все потому, что наша разноуровневая власть предпочитает его замалчивать. Это и понятно: фейерверк по этому поводу не устроишь, а если затеешь чаепитие с детьми репрессированных, то слез не оберешься, настроение испортишь...

- Увы, того покаяния, о котором говорил своим фильмом Тенгиз Абуладзе, в обществе не произошло. И потому в стране не изжито преследование по политическим мотивам. К счастью, наших современников миновала гибель в застенках и ГУЛАГе. Чего не скажешь о сталинском режиме. К сожалению, в нашем музее немного свидетельств той эпохи. Да и откуда им взяться, если память о пропавших людях старались стереть сразу же... В этом отношении характерно свидетельство Полины Ивановны Ульянской, жены репрессированного и расстрелянного первого секретаря Сахалинского обкома ВКП(б). Выбравшись в 1956 году, уже после смерти Сталина, из Кемеровского исправительно-трудового лагеря, куда ее сослали с дочкой, к своим родным в Нарву, она писала на Сахалин, рассчитывая на возврат личных вещей и семейных реликвий. Но... Все растворилось неведомо где.

- Доводилось читать воспоминания дочки начальника Сахалинской строительной конторы НКВД Николая Николаевича Баенкевича, также арестованного в 1937 году... Она рассказывала, что ночью отца арестовали, а утром грузовик увез из дома самые необходимые вещи, а также игрушки, патефон, тысячи книг, в том числе на китайском, английском и немецком языках. А через несколько дней и из дома семью выселили.

- Да, теперь мы уже знаем, что подобным образом реквизировали имущество всех политзаключенных. Все делалось быстро, людям не давали опомниться. Я сужу об этом по материалам дела Павла Михайловича Ульянского. Сердце замирает, когда их читаешь... В 1993 году мы совместно с областным архивом организовали в музее выставку, где поместили фотодокументы о судьбах репрессированных. Люди шли, смотрели, плакали... А начали мы формировать коллекцию по репрессированным в начале 90-х годов. И первыми появились документы семьи Ульянских. В 1989 году Татьяна Роон (тогда она работала в отделе истории) сделала запрос о судьбе дочери Ульянских Эльвире. И в том же году пришел ответ из Калтанского райисполкома (это под Нарвой), из которого стало ясно, что и дочь, и мать живы. Так было положено начало сбору документов о Павле Михайловиче Ульянском, которого в 1937 году изобличили как врага, члена правотроцкистской организации на Сахалине. Как мы уже знаем, подобные дела фабриковались просто: по доносам и наветам. О том, что все это делалось на скорую руку, можно понять из копии приговора, где фамилия Ульянского (причем написана неправильно - Ульяновский, поэтому в нескольких местах переправлена) стоит в череде других репрессированных. Да и написан приговор от руки: так торопились, что было им не до пишущей машинки. Сойдет и так! Чего чикаться с двурушниками и врагами народа! Расстрелять - и точка. Что и было сделано 26 мая 1938 года. А в свидетельстве о смерти, присланном Полине Ивановне и Эльвире Павловне в 1956 году, написано, что умер Ульянский 8 июля 1940 года, причина смерти неизвестна. Где умер? В РСФСР.

- Мне кажется, подобные выставки время от времени надо организовывать, чтобы люди помнили о прошлом. Иначе вера на слово и благодушие, нежелание вникать и размышлять по поводу происходящего дорого нам обходятся...

- Согласна. Необходимо подчеркнуть, что на реабилитации своего бывшего лидера настаивали не члены партии, а жена. После ее хлопот уже было принято постановление Сахалинского обкома КПСС об отмене решения от 13 октября 1937 года об исключении Ульянского П.М. из рядов ВКП(б). И разве он был одинок в этой сталинской мясорубке?! Ведь сколько подобных судеб перемолото в застенках НКВД. Причем горя хватило на всех. Так или иначе политические репрессии коснулись многих семей. Взять судьбу Ерухима Абрамовича Крейновича, того самого ученого, лингвиста, который написал книгу "Нивхгу". (Сахалинские краеведы с этой книгой знакомы давно. А после переиздания этого труда Сахалинским книжным издательством его смогли прочитать все желающие.) Он ведь тоже попал в жернова сталинской политики. Десять лет отбывал наказание в Сибири, а потом еще десять лет - на поселении. И только отбыв ссылку, он смог вернуться в Ленинград, где продолжил научные изыскания. После смерти Крейновича жена, Галина Александровна Разумникова, согласно его воле передала архив Сахалинскому областному краеведческому музею. И Татьяна Роон поехала за архивом ученого в Старую Руссу, где к тому времени проживала Разумникова. Мы получили богатое наследие: полторы тысячи единиц его документов! Великий лингвист, он потерял столько лет из своей творческой жизни. Помимо языка сахалинских нивхов он изучал на Камчатке юкагирский и другие языки, изучал быт малочисленных народов своей Родины. А она его не пощадила... Среди документов Крейновича есть справка об освобождении его из мест заключения, так вот, на ней виден оттиск большого пальца правой руки. Ученый был унижен как обычный уголовник!..

- Вспомнилось из детства: папа как-то сделал мне замечание, мол, не ходи и не стой с сомкнутыми сзади руками, словно заключенная. Было это в середине 1950-х годов. Вероятно, подобную манеру и походку доводилось часто видеть на Сахалине, раз переняла это.

- Ничего удивительного. На Сахалине был и лагерь заключенных, и ими строился туннель на материк, да и ряд зданий в областном центре. А я в детстве жила в Хабаровске на улице Волочаевской, так напротив нашего дома, через дорогу, был лагерь политических заключенных, которых каждое утро уводили на какую-нибудь стройку, а вечером они шли назад... Сейчас я понимаю, что там мог оказаться любой. Как-то я опубликовала в краеведческом бюллетене историю семьи айнов Калевских. Там соединились две крови - польская и айнская. И любовная предыстория интересная. И в книге Антона Чехова "Остров Сахалин" есть упоминание о Калевском.

Но я остановлюсь на репрессированном Калевском. Родился он в Ногликах. Очень хотел стать лингвистом, для этого поехал поступать в Ленинградский университет. Высокий, красивый юноша (я с ним впоследствии встречалась - таким и остался!), фамилия польская, а в паспорте записана непонятная национальность - айн (по матери). Вызывают его к университетскому начальству - и там допрос с пристрастием, что за национальность, откуда такой... В итоге арестовали и отправили в Магадан. Там он, выйдя на поселение, женился. Сын там родился. Рвался Калевский на Сахалин, да не пускали его, не отдавали паспорт. Он хорошо рисовал, потому на нем лежала обязанность писать портреты Сталина. "В последний раз сделал его изображение в 53-м, - рассказывал Калевский. - А как паспорт выдали (национальность здесь уже была записана "русский"), сразу побежал билеты покупать на Сахалин". С женой и сыном появился в Ногликах после долгой разлуки с родными. Здесь и доживал век. Работал учителем труда в школе-интернате. И рефреном в его рассказе то и дело звучало: "Лингвистом я так и не стал..."

Всего-то "преступления": запись в паспорте - неизвестная национальность. И вся судьба наперекосяк. Страшное время, когда каждая нелепость, каждое неосторожное высказывание, каждый косой взгляд мог погубить человека. Причем страшным оно было не только для тех, кто попадал в списки арестованных, но и для тех, кто занимался репрессированными. Ломали и тех, и других. Мой отец работал в НКВД Хабаровска. Хотя и маленькой я была в ту пору, но запомнилось, как отец очень поздно приходил домой, часто гневался, ругался, мог швырнуть не только вещи. Став взрослой, узнав правду о тех годах, я лишь могу догадываться, что испытывал отец. Вспоминаются недомолвки и выражения, что проскальзывали в разговорах отца при мне с теми, с кем он нес службу в ту пору. Что-то, вероятно, они и сами не понимали, но боялись четко проявить позицию, потому что террор шел и в рядах НКВД. К тому же люди верили в непогрешимость вождя. Как можно сомневаться в правильности его линии?

- Когда я жила в Макарове и училась там в старших классах, подружилась с Майей Зебзеевой. Была она очень правильной девочкой, настоящей комсомолкой. По секрету Майя сказала нам, своим близким подружкам, что родители ее, коммунисты, были в лагере как политзаключенные. Доводилось заходить в дом, видеть очень скромный быт этих людей, но как горели глаза родителей Майи, когда речь заходила о Сталине: им не хотелось верить в то, что открылось народу на XX партийном съезде. Это казалось им несправедливым, порочащим Сталина. А ведь несправедливым было отношение вождя к ним, репрессированным, и их семьям!

- Независимое мнение может сформироваться в том случае, если ты владеешь информацией о многих процессах и явлениях, происходящих в обществе, если есть стремление анализировать факты. Как сказал Есенин, "большое видится на расстоянии..." Спустя полвека грешно не знать истины и оправдывать жесточайший, немыслимый для гуманиста период правления! Это и впрямь был Молох, поскольку требовал все новых и новых человеческих жертв.

Людмила ГОРБУНОВА, Фото Виктора ТИТОВА, Газета «Южно-Сахалинск сегодня».

27 октября 2005г.