Терпение лопнуло, вокруг сплошное вранье. Никто не хочет признать свою умышленную ошибку. А пишу потому, что хочу защитить свою честь и честь всех стариков. Наступило время, когда старых людей не признают, не считают за людей даже родственники. В чем же дело? Почему старые люди как бельмо на глазу? Пора бы создать какие-то законы в их защиту. Теперь о сути. 1 апреля 2003 г. ранним утром подошла к стене, чтобы включить свет, поднялась на цыпочки, упала и получила чрезвертельный перелом правого бедра с отхождением отломков. Рентгенолог горбольницы сказал, что перелом сложный, опасный, но будете лежать дома под наблюдением врачей поликлиники № 7 (травматологической), в больнице не оставим: денег нет, кормить нечем, ухаживать некому. Домой меня на пр. Победы, 29 не завезли, так как на 5-й этаж не прошли носилки, и сын забрал меня в свою квартиру на Емельянова, 43а, где я и нахожусь по сей день. Только-только привезли, как появились двое: мужчина и нарядная молодая дама – крашеная блондинка. Кто они и зачем пришли – молчали. Простояли у моей постели около часа молча, а я тем более молчала, получив в 83 года такой перелом, была в шоке. Перед уходом мужчина предложил лекарство: одно за 200, второе за 600 рублей, не сказав для чего. Я отказалась. На второй день, т. е. 2 апреля 2003 г., явилась с утра эта крашеная блондинка, представилась врачом и попросила рентгеновский снимок, сделанный в городской больнице 1 апреля. Моя родная сестра снимок отдала. Врач пообещала вернуть на следующий день, но не вернула. Я позвонила в регистратуру поликлиники № 7, чтобы мне назвали фамилию врача – блондинки. В регистратуре ответили, что эта блондинка не врач, а медсестра. И вот уже 6 лет прошу сообщить ее фамилию, имя и отчество, а мне отвечают: нам не велено говорить. Снимок же не вернули до сих пор. А так как этот снимок и описание не поступили в медико-социальную экспертизу, мне занизили инвалидность и дали 2 группу 3 степени. Не думайте, что я не добивалась возврата этого снимка. Я позвонила сразу главному врачу поликлиники № 7 О. Саяпину. Олег Александрович сказал: зачем вам этот снимок, приходите к нам – сделаем новый. Я настоятельно требовала первый снимок. Наконец Саяпин сказал, что снимки медучреждение не хранит. Отвечаю: этот снимок свежий, верните мне. Он попросил, чтобы кто-то от меня пришел за снимком. Послала внука. Саяпин дал небольшой стертый завалявшийся снимок, на нем написаны моя фамилия и дата. Отправила этот снимок обратно, мой был сделан на большой темной пленке. Саяпин дает второй снимок, он тоже не подходит по форме, но опять-таки фамилия и дата мои. Отправляю обратно, звоню Саяпину: за кого вы меня считаете, за сумасшедшую? Главврач направляет внука в кабинет № 12, там еще лучше. Женщина подает старую страшную пленку размером с ученическую тетрадь и говорит, что вторую часть этого снимка потеряли. На снимке также моя фамилия и дата, но это единственное, что соответствует действительности. Отправила обратно этот снимок, пишу заявление в департамент здравоохранения. Получаю письменный ответ, что действительно у меня чрезвертельный перелом правого бедра с отхождением отломков и что врачу, который не оставил меня в больнице, а отправил домой, объявлено дисциплинарное взыскание. И направили ко мне домой сотрудницу из департамента здравоохранения Н. Дидых, она прихватила с собой О. Саяпина. Просидели у моей постели около часа, разговор в отношении снимка уходил куда-то в сторону. Наконец О. Саяпин по моему требованию пообещал прислать машину и уже в поликлинике № 7 сделать новый снимок. Снимок сделали в 2004 году, подтвердили диагноз, но заключение также не отправили в медико-социальную экспертизу. По сей день в экспертизе нет заключения рентгенолога. Поэтому мне и дали группу инвалидности по общему заболеванию. Я отношусь к когорте тех стариков, которые вынесли всю тяжесть в годы Великой Отечественной войны. Мы выполняли самую тяжелую работу. Мы не жалели себя, думая о фронтовиках, где во много раз тяжелее и, главное, опаснее. В военное лихолетье я работала за пятерых мужчин, ушедших на фронт. Попала в четвертый том «Книги трудовой славы жителей г. Южно-Сахалинска». Все, что там обо мне написано, это только 50 процентов. Все не описать. Мы, юные девушки, пилили лес (и не бензопилой, а поперечной пилой), таскали к дороге распиленные чурки в полтора метра – использовались для крепежа в шахте, где добывали золото. Полутораметровую чурку у основания спиленной лиственницы руками не обхватить, но ее на руках и ползком тащили в штабель. И так всю зиму, в морозы в 40 – 50 градусов. А что ели? За пазухой кусочек хлеба, пара картошек, свекла и больше ничего. Никакого зимовья, чтобы согреться, весь день на морозе. Летом мыли золото. Речки Мын и Лукачек горные, холодные. А чтобы намыть хотя бы 2 г золота, надо перелопатить тонны породы и столько же воды. О резиновых сапогах понятия не имели, в обыкновенных туфлях стояли в ледяной воде. А гидравлику строить? Надо сначала канаву прорыть. А чем? Кроме лома и кайлы мы ничего не видели. Большие валуны дробили ломом и вытаскивали вручную. Кроме того, нас готовили на фронт. Закончили годичные курсы медсестер, изучила винтовку и пулемет, научилась делать перевязки на поле боя, таскать на себе раненых. А поэтому нам выдали военный билет. Младший начсостав, сержант. Была секретарем комсомольской организации, членом бюро, участником пленума, депутатом поселкового совета. И все успевали делать. Ни днем, ни ночью покоя не было. Ночью проверяли затемнение окон. Мы были одержимыми и всегда помнили о фронтовиках. Регулярно каждый из нас отправлял посылки с валенками, махоркой, бинтами, теплыми носками, варежками, вязанными и шитыми на верблюжьем меху с открытым указательным пальцем, теплые портянки, письма и стихи. Вот так мы поддерживали фронтовиков. Но как ни трудно было нам, мы не стонали, а каждый знал, что своим трудом мы помогали фронту! Пусть будут заживо отпеты Все те, кто бредит бойней мировой. Да здравствует великий День победы, Святой победы мира над войной. Не дай бог пережить когда-нибудь такое... Пусть всегда будет чистое небо! Пусть всегда будет солнце. Я до окончания войны не видела звукового кино. Ни разу не была в театре. У нас на приисках не было даже магазинов верхней одежды, шили сами. Но я не сидела на месте. Организовала драмкружок, хор из 50 взрослых и детский в семилетней школе, вела по воскресеньям пионерскую работу, проводила всевозможные соревнования. Я всю жизнь прожила в районах Крайнего Севера и приравненных к ним местностях. В октябре, если упреками не добьют, будет 89. Последние годы в своей квартире на 5-м этаже не жила: в мои годы и с моим здоровьем такую высоту не осилить. На презентации четвертого тома «Книги трудовой славы жителей г. Южно-Сахалинска», где были строки и обо мне, тогдашний мэр Ф. Сидоренко пообещал выделить квартиру на нижних этажах. Даже наложил положительную резолюцию на моем заявлении. Но вскоре место градоначальника занял другой человек, квартиру зажали. Затем из отдела по учету и распределению жилья ответили: надо встать в очередь, собрать документы. Наняла человека, собрала бумаги. Они попали к В. Гомилевскому. Он дал еще один список документов, которые я должна собрать. Далее подключилась соцзащита, которой тоже что-то нужно было представить. Собрала. И вдруг отбой. Оказалось, меня даже не положено ставить в очередь, так как я не малоимущая. Простите, что я так долго живу! В. ШУРЫГИНА, ветеран трудового фронта. г. Южно-Сахалинск.
Cантехника
