Далекое – близкое Есть в облике людей старшего поколения, переживших Великую Отечественную, нечто такое неуловимо мудрое, задумчивое и грустное одновременно, что отличает их от остальных ныне живущих. Особенно заметно это «нечто» у тех, кого та война настигла совсем еще детьми и кто оказался волею судеб в прифронтовых городах и селах, а еще хуже – в оккупированных районах. У детей, выживших в аду блокады Ленинграда, к страху от непрестанных бомбежек и артобстрелов добавились, как и у взрослых, муки страшного голода, на который обрек жителей города бесноватый фюрер. Его директива гласила: «Этот город надо уморить голодом». И уже к 8 сентября 1941 года все пути подвоза продовольствия были перерезаны. К тому времени в осажденном Ленинграде оставалось еще около 2,5 млн. гражданских лиц, включая 400 тыс. детей. Потому вспоминают они об этом аде неохотно, словно боясь разбудить и вновь пережить его. Блокаднице Герте Ивановне Жуковской тоже непросто было возвращаться памятью в тот кошмар. Потому разговор с корреспондентом она начала со… стихов. «Прочтите, пожалуйста, вы многое поймете о блокаде», – предложила она, протягивая листок с набранными на компьютере строчками, и пояснила: «Это написано таким же блокадником Владимиром Егоровым, сейчас он живет в Подмосковье. Хорошо бы опубликовать стихотворение в наших сахалинских газетах». Я прочел. И действительно, кое-что в моем познании этого периода войны как бы стало эмоционально понятнее, ближе. Стихи, наверное, не лишены каких-то поэтических шероховатостей – не мне о том судить, но то, что написаны они участником и очевидцем тех давних событий, и написаны искренне, – сомнений не вызывает. «Вам понравилось, правда?». Герта Ивановна пояснила, что с Егоровым она познакомилась в Санкт-Петербурге, на праздновании 70-летия полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. ТАКИЕ ВСТРЕЧИ ГРЕЮТ ДУШУ – На торжество съехалось около двухсот блокадников – из Тувы и Благовещенска, Хабаровска и с Камчатки, – рассказывает Г. Жуковская. – В общем, почти из всех регионов России. Сахалин и Курилы представляли мы с Фридой, тоже блокадницей, живущей сейчас в Корсакове, а сопровождала нас женщина из областного совета ветеранов. Встретили нас очень хорошо, разместили в гостинице «Москва». В первый день пребывания всю нашу «команду» повезли на Пискаревское кладбище – последний приют нескольких сотен тысяч блокадников, умерших от голода в первую, наиболее холодную и голодную военную зиму. Под звуки щемяще-печальной музыки мы возложили к подножию монумента красные гвоздики. На второй день нас повезли в Таврический дворец, где состоялось торжественное собрание. В непринужденной, почти домашней обстановке нас приветствовали представители власти, общественных организаций, молодежь города-героя. Меня поразило, насколько почтительно, внимательно относились к нам именно молодые люди, насколько тепло и доброжелательно обращались к нам все без исключения петербуржцы. Каждого из нас наградили памятной медалью «В честь 70-летия полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады». Потом началось нечто вроде «Голубого огонька»: мы чинно сидели за столиками с угощением, а местные замечательные артисты пели и танцевали для нас. И все это было с большим вкусом. Я ведь коренная ленинградка, хотя и прожила две трети жизни на Сахалине, поэтому порадовалась за своих земляков, сумевших сохранить культурные традиции великого «града Петрова». За одним столиком с нами сидел и Владимир Иосифович Егоров, который привез на встречу два своих стихотворения. Разговорились. Оказывается, он тоже пережил ту жуткую первую блокадную зиму. Я попросила подарить мне один экземпляр его сочинений. Мне понравилось то, что в них нет излишнего пафоса, что они очень точно передают настроение детей войны в том плане, что мы верили: само наше существование, сам факт того, что мы, малыши, еще умудряемся как-то выжить в том аду, ведут бойцов вперед, приближают победу. – По возвращении домой мы с Фридой, как и еще несколько блокадников, живущих на острове, – добавила Г. Жуковская, – были приглашены на встречу с и. о. мэра Сергеем Надсадиным. Здесь выяснилось, что из восьми сумевших прийти к главе города пятеро воспитывались во время блокады в детских домах. И что блокадников, бывших тогда взрослыми, у нас в области почти не осталось – «ушли, как говорится, в мир иной»… На этой встрече в мэрии, подчеркнула Герта Ивановна, ее, можно сказать, подруги по несчастью с глубокой благодарностью вспоминали воспитательниц детдомов – настоящих русских женщин, на время заменивших им родных матерей. Говорили, что это был незримый «третий фронт» страны, что у большинства из них мужья погибли в боях за Родину. И они сумели не только вынести все тяготы блокады, но и после войны взвалили на свои плечи немалую долю усилий по восстановлению народного хозяйства, да и воспитывать детей им пришлось не только своих, но и чужих, ставших им родными сирот, причем воспитывать в одиночку. Впрочем, и сами участницы визита в администрацию города ненамного «отстали» от героинь своих воспоминаний и тоже прожили хорошую, хоть и трудную, жизнь. А такие встречи, о которых рассказала моя собеседница, конечно же, греют душу. В АДУ БЛОКАДЫ До войны семья Колесниковых (девичья фамилия Герты) жила на Васильевском острове в пятиэтажном каменном доме, построенном в 20-е годы прошлого столетия. Из всех коммунальных услуг в нем не хватало двух, но весьма важных: ванной и централизованного отопления. Так что жильцам приходилось довольствоваться печным обогревом, и потому они загодя запасались огромными поленницами дров, которые хранились и в сараях, и просто во дворе. В сорок первом многие запастись дровами не успели: почти все транспортное сообщение города с остальной страной, или, как тогда говорили, с «большой землей», прекратилось. И у блокадников ко всем прочим добавилась еще одна проблема. Но проявилась она с ужасающей остротой позднее, когда печи пришлось топить, за неимением дров, мебелью, старыми газетами и даже книгами из личных собраний. А тогда, в начале осени, все надеялись, что окружение ненадолго, что наши вот-вот прорвут кольцо блокады. Однако довольно скоро стало ясно, что это, увы, не так. – Папа с мамой, – рассказывает Герта Ивановна, – работали на механическом заводе недалеко от дома. Но вскоре после начала войны папа отправился на фронт, а маму вместе с заводом эвакуировали в Свердловскую область, и она стала там делать какие-то детали для танков. Я осталась на попечение дедушки, бабушки и тети Любы, маминой сестры. К бабушке часто приходили соседки, и разговоры у них были об одном: о делах на фронте. Ведь он фактически был уже на окраинах города. Бабушки говорили: «Ой, сдадут Ленинград, что делать будем? Это же фашисты!». А я, восьмилетняя дуреха, ни черта не понимала в происходящем, но думала про себя: ничего, мол, спрячусь за печку, она большая, меня там не найдут… Женщина вздохнула, задумалась, а затем продолжила: – Сейчас кое-кто рассуждает, что Ленинград надо было сдать врагу, чтобы сохранить мирное население. Но так заявлять через семь десятилетий после тех событий неприемлемо и даже кощунственно. Гитлер патологически ненавидел Ленинград, и если бы город сдался, то захватчики непременно разрушили бы и стерли его с лица земли, а подавляющую часть горожан скорее всего уничтожили. Да, более 800 тысяч человек умерли голодной смертью. Да еще несколько сот тысяч погибли при бомбежках и артобстрелах. Но ведь полтора миллиона выжили и своим несгибаемым мужеством спасли город и связали у его стен несколько гитлеровских армий. После того как в результате непрекращающихся бомбардировок сгорели склады с продовольствием, ситуация стала катастрофической. Хлеб доставляли только по воздуху, паек в ноябре был урезан до 250 граммов в день для работающих и до 125 – для пенсионеров и детей. Тетя Люба каждый день простаивала в очередях и приносила Герте ее 125 граммов – крохотный кусочек липкого вещества из отрубей с мукой (свою пайку она скорее всего съедала по дороге домой). Больше есть было нечего. Отчаявшись, тетя отвела девочку в детский дом, а сама, возможно, устроилась где-то на работу, то есть на «максимальную» пайку. Иного способа выжить не оставалось. – Эти детдома, не прекратившие действовать и в самые голодные месяцы во всех районах Ленинграда, сослужили роль единственных спасителей тысяч голодных детей, – подчеркнула Герта Ивановна. – Моя напарница по недавней поездке в Питер рассказала, как у нее, трехлетней крохи, один за другим померли все члены семьи – папа, мама, сестренка… Эта участь ждала и маленькую Фриду. Спасла ее тетенька, вероятно, работница детдома или горсобеса, а может, и просто сердобольная женщина. Она обходила опустевшие холодные дома, собирала маленьких сирот, оставшихся в одиночестве. По пути они зашли еще в один дом, где эту тетеньку ждал такой же маленький мальчик, и они втроем направились в детский дом. Здесь их приняли как родных, согрели, накормили чем могли. Так было и со мной. Все мы были очень счастливы, что попали в детдом. В них работали такие хорошие люди, такие хорошие воспитатели, которые на время заменили нам родителей. Это были настоящие русские интеллигенты петербургской «закваски», сумевшие в тяжелое время создать для своих питомцев атмосферу доброжелательности, душевной теплоты и такой культуры, какая и в родных домах встречалась редко. Именно они, у большинства из которых мужья погибли на фронте или от голода, сумели не ожесточиться и не опустить руки в той тяжелой обстановке, а стоически продолжали делать свое дело. Они привили нам много хороших навыков, которых хватило на всю жизнь. Я, к примеру, пристрастилась к чтению и навсегда осталась книголюбом. До сих пор не могу спокойно смотреть, как ныне некоторые граждане выбрасывают на помойку целые собрания сочинений русских классиков. Книжки мне жалко, как осиротевших детей. Беру их в свою личную библиотеку, не оставлять же их бездомными… На «большую землю» детдом, приютивший Герту, вывозили весной, когда началась навигация на Ладожском озере. Это тоже была «Дорога жизни», только водная, но не менее опасная, чем ледовая. Ребят усадили на небольшие суденышки и повезли по кратчайшему фарватеру на другой, южный берег озера. На всех плавсредствах были вывешены белые флаги с красными крестами, чтобы немцы не бомбили и не обстреливали безоружных, раненых и детей, как того требует международное законодательство. Но фашистам никакие конвенции не были правилом. Суда с детьми тоже становились их мишенями. Было, конечно, очень страшно, вспоминает Герта Ивановна. Но им повезло, и вот, наконец, долгожданный берег и теплая встреча. К детишкам бросились женщины и пожилые мужчины, все обнимали их, поздравляли с благополучным прибытием. Первым делом каждому юному блокаднику вручали по банке сгущенки и куску белого хлеба, самого вкусного за всю их дальнейшую жизнь… Вскоре нас посадили на поезд и повезли подальше от фронта, продолжает Герта Ивановна. В дороге меня разыскала наша опекунша и спросила на всякий случай, не знаю ли я адреса мамы в городе, куда ее эвакуировали. А я, к счастью, запомнила, его мама четко написала на конверте своего письма, которое успело прийти в Ленинград до полной блокады: Казань, Профессорский переулок, дом 10. И когда мы прибыли в город Уфимский, что неподалеку от Казани, и устроились в тамошний детдом, наша опекунша, эта красивая молодая женщина, сообщила маме о нашем приезде в Приуралье. Мама очень быстро приехала, забрала меня к себе, и мы стали с ней жить-поживать да папу ожидать. Он, оказывается, сначала воевал на Ленинградском фронте, потом их часть перебросили под Сталинград, где он был тяжело ранен, но после госпиталя продолжил воевать. В Казани мы прожили до 1946 года, а потом нас вернули в Ленинград. Так закончилась моя блокадная эпопея. Но долго еще, лет, пожалуй, десять, если не больше, снились мне одни и те же тревожные «военные» сны: бомбежки, артобстрелы, «Дорога жизни», а еще снился голод. Потому-то, наверное, мы, дети войны, с таким трепетом до преклонных лет относимся к хлебу и страдаем при виде каждой его краюхи, выброшенной на помойку… САМОЕ ГУМАННОЕ РЕМЕСЛО Вернувшись в родной город, Г. Колесникова окончила десятилетку, поступила в мединститут и получила диплом об окончании лечебного факультета. В 1960-м, пройдя ординатуру, приобрела специализацию врача-гинеколога и была направлена на Сахалин, где остро не хватало медиков. Здесь ее поначалу определили в участковую больницу пос. Тельновска, но очень скоро перевели в областной онкодиспансер. И с тех пор, вот уже 54-й год подряд, Герта Ивановна трудится в этой клинике. Более тридцати лет возглавляла гинекологическое отделение и была практикующим хирургом, а в последнее время в основном ведет прием пациентов в поликлинике диспансера. «Я тут самая древняя, как черепаха Тортила, – смеется она, – на мой взгляд, весьма симпатичная героиня известной сказки Алексея Толстого». На мою просьбу рассказать подробнее о ее вкладе в островную медицину Герта Ивановна наотрез отказалась что-либо добавить к тем скупым сведениям, что изложены в предыдущем абзаце. Зато в самых восторженных тонах поведала о ней ее давняя подруга Роза Александровна Маршанская, которую свело с Жуковской сорок с лишним лет назад страшное заболевание, считавшееся тогда практически неизлечимым. Герта Ивановна так не считала и сделала все возможное для возвращения пациентки в нормальную жизнь. Пожелаем же нашей героине и ее сверстникам, прошедшим через тяжелейшие испытания блокадой и сумевшим при этом, несмотря на совсем еще тогда юный возраст, остаться людьми в самом высоком смысле этого слова, здоровья, долгих лет и спокойного, обеспеченного быта. Они этого заслужили всей своей достойной жизнью. А. ЛАШКАЕВ. В заключение предлагаем вашему вниманию одно из стихотворений блокадника В.Егорова, о котором рассказала Г. Жуковская. ДИТЯ БЛОКАДЫ Моим родителям Мне говорят, что я не воевал И для врага не создавал преграды, Не рыл окопов, их не занимал, А просто выжил в том аду блокады. А мама говорила: «Им не верь! Нет никого дороже вас на свете. Бесстрашны птица малая и зверь, Когда у них беспомощные дети. Мужали воины. Мужал и твой отец. Носил портрет, как оберег, у сердца. И сотни тысяч маленьких сердец Им помогли изгнать фашиста-немца. Не будь тебя – и я бы умерла: Ты – моя сила, что сломила голод. Знай: дети – то, с чем выжила страна, И то, что возродило этот город. Кто был постарше, тоже воевал, Со взрослыми гасил он «зажигалки» И на заводе норму выдавал… Без детства дети – вас нам очень жалко. Победу нашу делал весь народ – Кто музыкой, кто словом, кто оружьем. Ребенок тоже вел бойцов вперед, И зов его был, может, самым нужным. И пусть оружия ребенок не держал – Познав и голод, и бомбежки, и обстрелы, Своею жизнью он на подвиг вдохновлял, И силе этой не было предела!». Владимир ЕГОРОВ. г. Королев, Московская обл.
Cантехника
